верить, сэр, - сказала
миссис Тикит. - И каждый может проверить это на себе. А что до разницы в
общественном положении, мистер Кленнэм, так это тут ни при чем; мысли, они
свободны!.. Ну вот, стало быть, думаю я о том о сем, а больше всего думаю о
нашем семействе. И не только в том виде, как у нас обстоят дела теперь, но и
в том виде, как они обстояли раньше. Потому что, когда вот так, вечерком,
сидишь и думаешь о том о сем, тут уже, знаете, перестаешь разбирать, что
было раньше и что теперь, и человеку требуется время, пока он придет в себя
и сообразит, что к чему.
Артур снова ограничился молчаливым кивком из боязни неосторожным словом
усилить поток красноречия миссис Тикит.
- По этой причине, - продолжала миссис Тикит, - когда я приоткрыла
глаза и увидела ее стоящей собственной персоной у садовой калитки, я закрыла
их снова, даже не вздрогнув, потому что мои мысли витали в прошлом, когда
для нее так же естественно было находиться здесь, как для вас или для меня,
а об ее побеге я в ту минуту и думать забыла. Но когда я опять приоткрыла
глаза, сзр, и смотрю, никого у калитки нет, тут мне словно в голову ударило,
и я так и подскочила.
- Вы сразу же выбежали из дома? - спросил Кленнэм.
- Сию же минуту, - подтвердила миссис Тикит. - Бежала со всех ног; и
вот поверите, мистер Кленнэм, - ни даже пальчика этой молодой особы не было
видно во всем ясном небе!
Оставив в стороне вопрос об отсутствии на небосводе этого нового
светила, Артур осведомился у миссис Тикит, выходила ли она за калитку.
- И туда и сюда, и взад и вперед - куда только не бегала. - отвечала
миссис Тикит, - но ее и след простыл.
Тогда он спросил, как она думает, сколько могло пройти времени от
первого приоткрывания глаз до второго. Миссис Тикит отвечала весьма подробно
и обстоятельно, однако же никак не могла сказать с определенностью, пять
секунд прошло или десять минут. Слушая ее туманные выкладки, нетрудно было
догадаться, что почтенная дама сладко вздремнула в то время, о котором шла
речь, и Кленнэм в конце концов решил, что все это попросту привиделось ей
спросонья. Но, не желая оскорбить чувства миссис Тикит столь вульгарным
истолкованием, он оставил свои соображения при себе. Вероятно, так бы они
при нем и остались, не случись вскоре одного события, которое заставило его
взглянуть на дело по-иному.
Как-то под вечер Кленнэм шел по Стрэнду, а впереди его шел фонарщик, по
мановению руки которого загорадись один за другим уличные фонари - точно
расцветали в тумане гигантские огненные подсолнечники. Вдруг путь пешеходам
преградил затор на перекрестке, образовавшийся из-за обоза с углем, который
тянулся от речной пристани. Кленнэм шел быстрым шагом, глубоко задумавшись,
и когда внезапная помеха заставила его остановиться и прервать свои
размышления, он, как всегда бывает в таких случаях, растерянно огляделся по
сторонам.
И тут, почти рядом - если б не двое-трое прохожих, затесавшиеся между
ними, можно было бы достать до нее рукой, - он увидел Тэттикорэм, а с нею
какого-то незнакомого ему мужчину весьма примечательной наружности:
фатоватая осанка, нос крючком, густые усы, черный цвет которых внушал не
больше доверия, чем любезное выражение его лица, тяжелый плащ, который он
носил на иностранный манер, закинув полу на плечо. Судя по костюму, это был
путешественник, и с Тэттикорэм он встретился, должно быть, совсем недавно.
Она что-то ему говорила, а он слушал наклонившись, так как был гораздо выше
ее ростом, и время от времени озирался кругом беспокойным взглядом человека,
привыкшего ожидать преследования. В одну из таких минут Кленнэм и разглядел
его - когда его глаза скользили по лицам в толпе, ни на одном не
задерживаясь.
Только что незнакомец вновь повернулся к своей спутнице, по-прежнему
наклоняясь, чтобы лучше слышать, - затор кончился, и людской поток
устремился дальше. Все так же наклоняясь, незнакомец зашагал рядом с
девушкой, и Кленнэм пошел за ними, решив не упускать неожиданного случая и
проследить, куда они держат путь.
Не успел он принять это решение (хоть оно было принято довольно
быстро), как ему снова пришлось остановиться, и почти столь же неожиданно.
Дойдя до Аделфи *, интересовавшая его пара свернула за угол - дорогу,
видимо, указывала девушка, - и направилась в сторону Террасы Аделфи,
протянувшейся над берегом реки.
И по нынешний день, когда попадаешь в эти кварталы, многоголосый шум
Стрэнда сразу сменяется тишиной. Все звуки стихают так внезапно, что
кажется, будто вы заткнули уши ватой или толстой шалью укутали голову. Во
времена, к которым относится наш рассказ, контраст этот был еще разительней:
тогда не сновали по Темзе юркие пароходики, не было речных причалов, только
скользкие деревянные лесенки и пешеходные мостки, не было ни железной дороги
на том берегу, ни висячего моста, ни рыбного рынка по соседству; пусто и
безлюдно было на ближнем каменном мосту, и лишь лодки перевозчиков да
угольные баржи бороздили речную гладь. Длинные черные ряды этих барж, так
прочно зарывшихся в прибрежный ил, словно они собирались вековать здесь, с
наступлением сумерек придавали местности мрачный, погребальный колорит и
оттесняли на середину все движение, происходившее на реке. После захода
солнца, особенно в час, когда те, у кого есть дома ужин, сидят за столом, а
те, у кого его нет, еще не вышли на улицу побираться или воровать, кварталы
Аделфи кажутся вымершими.
Именно в такой час Кленнэм остановился на перекрестке, глядя вслед
девушке и ее спутнику, свернувшим в боковую улицу. Шаги незнакомца гулко
звенели на каменных плитах, и Кленнэм не хотел вторить этому звуку, чтобы не
привлекать к себе внимания. Он выждал, пока они скрылись в темном проходе,
ведущем на Террасу Аделфи; и только тогда последовал за ними, стараясь
сохранять равнодушный вид человека, идущего по своим делам.
Выйдя на Террасу, он увидел, что они идут по тротуару, а навстречу им
приближается какая-то женская фигура. Издали, сквозь туман, в тусклом свете
газовых фонарей, она едва ли показалась бы ему знакомой в другое время; но
присутствие Тэттикорэм направляло его мысли определенным образом, и он сразу
узнал мисс Уэйд.
Он стоял на углу прохода, делая вид, будто кого-то ожидает, но глаза
его внимательно следили за этими тремя людьми. Когда они сошлись вместе,
незнакомец снял шляпу и поклонился мисс Уэйд. Девушка проговорила несколько
слов - то ли представляла своего спутника, то ли что-то пыталась объяснить,
может быть, его опоздание или, напротив, чересчур ранний приход; затем она
отошла в сторону. Мисс Уэйд и незнакомец стали прохаживаться взад и вперед,
беседуя; незнакомец, судя по его виду, был отменно учтив и галантен, мисс
Уэйд, судя по ее виду, была высокомерна и холодна.
Когда они дошли до угла и поворачивали обратно, Кленнэм услышал, как
мисс Уэйд говорила:
- Трудно мне это или легко - мое дело, сэр. Занимайтесь собственными
делами и не задавайте вопросов.
- Помилуйте, сударыня, - возразил незнакомец с новым поклоном. - Ведь
мною руководит лишь глубочайшее уважение к силе вашего характера и
восхищение вашей красотой.
- Ни то, ни другое мне не требуется, - отвечала она, - от вас во всяком
случае. Продолжайте рассказ.
- Но вы меня прощаете? - спросил он умильно-вкрадчивым тоном.
- Я вам плачу, - отвечала она, - а это все, что вам нужно.
Кленнэм не мог решить, отошла ли девушка потому, что разговор не
предназначался для ее ушей, или потому, что предмет его был ей уже знаком.
Но так или иначе, она прогуливалась одна, на расстоянии нескольких шагов от
них, поворачивая всякий раз, когда поворачивали они. Она шла, скрестив на
груди руки и отвернувшись к реке; больше Кленнэм не мог ничего разглядеть
без риска обнаружить себя. По счастью, тут случился человек, в самом деле
поджидавший кого-то; он то смотрел на воду, облокотясь на перила, то
подходил к углу и заглядывал в темный проход и своим присутствием делал
менее заметным присутствие Артура.
Когда мисс Уэйд и ее спутник приблизились снова, Кленнэм услышал, как
она сказала:
- Вам придется подождать до завтра.
- Тысяча извинений! - воскликнул незнакомец. - Ах, бог мой! А сегодня
никак нельзя?
- Нет. Я ведь вам сказала, мне сперва нужно достать их.
Она остановилась, как бы давая понять, что разговор окончен. Он,
естественно, остановился тоже. Остановилась и девушка.
- Немножко неудобно для меня, - сказал незнакомец. - Немножко. Но -
святое небо! что значат такие пустяки в сравнении с оказанной услугой!
Просто я сегодня случайно оказался без денег. У меня в Лондоне есть очень
солидный банкир, но я предпочитаю обращаться к нему только за крупными
суммами.
- Гарриэт, - сказала мисс Уэйд, - узнайте у этого... джентльмена, куда
ему завтра прислать деньги.
Слово "джентльмен" она произнесла с запинкой, от которой оно прозвучало
презрительней самой обидной клички, - и неторопливым шагом пошла дальше.
Остальные двое последовали за ней, причем незнакомцу снова пришлось
наклониться, чтобы расслышать то, что ему говорила девушка. Когда они
проходили мимо, Кленнэм рискнул вглядеться в девушку повнимательней. От него
не укрылся недоверчивый взгляд ее блестящих черных глаз, устремленных на
незнакомца, и он заметил, что хоть она и шла с ним рядом, но старалась
держаться на некотором расстоянии.
Они скрылись в дальнем конце Террасы, и туман мешал Артуру видеть, что
там происходит; но вскоре оп снова услышал шаги на мостовой, и по звуку их
понял, что незнакомец возвращается один. Артур выступил немного вперед, и
незнакомец прошел совсем близко, едва не задев его полой закинутого на плечо
плаща. Он шел быстрой, размашистой походкой, в такт французской песенке,
которую напевал на ходу.
Теперь, кроме Клеенэма, вокруг не было ни души. Человек, поджидавший
кого-то, ушел, мисс Уэйд и Тэттикорэм больше не появлялись. Но Кленнэм не
отказался от своего намерения проследить за ними в надежде оказать услугу
добрейшему мистеру Миглзу и потому осторожно двинулся вдоль Террасы, все
время глядя по сторонам. Оп справедливо рассудил, что они, во всяком случае,
пойдут в сторону, противоположную той, куда направился их недавний спутник.
И в самом деле, минуту спустя он их увидел в боковой улочке, которая
закашивалась тупиком; как видно, они свернули туда лишь для того, чтобы дать
незнакомцу время уйти подальше. Они медленно шли рука об руку по одной
стороне тупика, потом перешли на другую и повернули назад. Но, выйдя вновь
на Террасу, они сразу ускорили шаг и пошли быстро и энергично, как люди,
которым нужно поспеть куда-то, а идти далеко.
Кленнэм столь же энергично шагал им вслед, стараясь не терять их из
виду.
Они пересекли Стрэнд, прошли через Ковент-Гарден (мимо окон старой его
квартиры, куда однажды вечером приходила милая Крошка Доррит), потом
повернули к северо-востоку, миновали длинное здание, которому Тэттикорэм
была обязана своим именем, и, наконец, вышли на Грей-Инн-роуд. В этих местах
Кленнэм был как дома - благодаря Флоре, а также Патриарху и Панксу, и здесь
он уже не опасался упустить из виду своих невольных спутниц. Он несколько
удивился тому, что они направились именно сюда, но ему пришлось удивиться
гораздо больше, когда они свернули в переулок, где находился Патриарший дом,
и он совершенно остолбенел от удивления, увидев, что они остановились у
Патриаршей двери. Два негромких удара блестящим медным молотком, полоса
света на мостовой из отворившейся двери, вопрос, ответ - и они исчезли в
доме.
Артур поглядел на окружающие дома, желая убедиться, что все это
происходит не во сне, потом прошелся раз-другой перед домом и тогда только
решился постучать в дверь. На стук вышла знакомая служанка и тотчас же
проводила его в знакомую гостиную.
В гостиной, кроме Флоры, была еще только тетушка мистера Ф. Эта
почтенная дама нежилась в кресле у камина, овеянная благоуханиями чая и
гренков; рядом с нею стоял маленький столик, а на коленях у нее был
разостлан чистый белый платок, и на нем два дымящихся гренка ожидали своей
очереди быть съеденными. Воззрившись на Кленнэма сквозь облако пара, которое
клубилось над чайником, придавая ей сходство со злой китайской волшебницей,
совершающей колдовской обряд, тетушка мистера Ф. отставила свою солидных
размеров чашку и воскликнула:
- Смотрите-ка! Опять его нелегкая принесла!
Каковое восклицание наводило на мысль, что суровая родственница
опочившего мистера Ф., судя о времени не по часам, а по силе собственных
ощущений, полагала, что Кленнэм лишь недавно ушел из этого дома; а между тем
не меньше трех месяцев истекло с тех пор, как он последний раз имел
неосторожность показаться ей на глаза.
- Господи помилуй, Артур! - воскликнула Флора, в избытке чувств
устремляясь ему навстречу. - Дойс и Кленнэм вот неожиданный сюрприз, хотя
казалось бы литейное заведение совсем по соседству и можно бы иной раз зайти
ну хоть в полдень когда стакан хереса и сандвич с чем ни на есть как раз
кстати и уж верно не хуже на вкус от того, что из домашних припасов,
торговец ведь должен заработать иначе и быть не может если не хочешь
вылететь в трубу, но вас все равно не видно мы даже и ждать перестали
недаром говорится увижу - поверю, а сам мистер Ф. еще говорил не увижу -
поверю и он был прав потому что когда не видишь и не видишь как тут не
поверить что о тебе и думать забыли впрочем с какой стати вам меня помнить
Артур, Дойс и Кленнэм, что было то прошло, но подайте еще чашку и принесите
горячих гренок да поскорее, а вас прошу садитесь сюда к огню.
Артуру не терпелось объяснить цель своего посещения; но он медлил,
невольно пристыженный искренней радостью Флоры и упреком, который можно было
уловить в ее словах.
- А теперь сделайте милость расскажите мне все что вы знаете, - снова
начала Флора, подсаживаясь к нему поближе, - все как есть о нашей милой
доброй деточке, как она душенька теперь живет после всех перемен, конечно
карета и лакеи на запятках и лошадей целый табун, ах как это все романтично,
и разумеется герб и его держат дикие звери, встав на задние лапы, точно
школьники тетрадку с прописями, а пасть разинута до ушей, господи боже, а
как ее здоровье, это в конце концов самое главное, потому что без здоровья и
богатство ни к чему, сам мистер Ф. говорил бывало когда ему вступит в
поясницу, лучше жить на шесть пенсов в день но без подагры, конечно это
только так говорится, да к тому же не думаю чтобы наша славная деточка,
впрочем сейчас такая фамильярность уже неуместна, имела наклонность к
подагре, у нее и комплекция не та, но она всегда выглядела такой слабенькой
благослови ее господь!
Тем временем тетушка мистера Ф. догрызла свой гренок до корки и
торжественно протянула эту корку Флоре, которая тут же ее скушала, словно
так и полагалось. Затем тетушка мистера Ф. послюнила один за другим все
десять пальцев и неторопливо вытерла их в том же порядке о свой платок;
после чего вооружилась вторым гренком и вновь принялась за дело. В течение
всей этой процедуры она не сводила с Кленнэма грозного взгляда, ввиду чего
он счел себя обязанным также смотреть ей в лицо, хоть это и не доставляло
ему ни малейшего удовольствия.
- Она сейчас в Италии, Флора, со всем своим семейством, - сказал он,
когда внимание устрашающей дамы было, наконец, отвлечено едой.
- Ах неужели в Италии? - воскликнула Флора, - в этой стране грез, где
запросто растут повсюду виноград и инжир, и ожерелья из лавы и браслеты
тоже, и огнедышащие горы, живописные до невозможности, хотя если маленькие
шарманщики бегут от них подальше чтобы не изжариться заживо ничего нет
удивительного, они же еще совсем дети, и как человечно, что они и своих
белых мышек забирают с собой, неужели же она в этой благословенной стране и
вокруг нее одна небесная лазурь и умирающие гладиаторы и Бельведеры, хотя
сам мистер Ф. относился к ним с недоверием и бывало говорил под веселую руку
что как же это так, на одних целые штуки полотна наверчены и даже в складках
все, а другие вовсе без белья, а середины нет, и в самом деле непонятно
почему такие крайности, хотя может быть там изображены только самые богатые
и самые бедные.
Артур попытался было вставить слово, но безуспешно.
- А Спасенная Венеция *, - тараторила Флора, - почему это кстати она
так называется, и кто ее спасал, на этот счет существуют такие разные
мнения, и потом еще я слыхала, они там глотают свои макароны целиком точно
фокусники, а почему бы не разрезать на кусочки, да вот еще Артур - милый
Дойс и Кленнэм, нет, нет, не милый и во всяком случае не милый Дойс
поскольку я не имею удовольствия, но вы уж меня извините, я хотела спросить,
бывали ли вы в Болонье и какое отношение к ней имеют болонки я никогда не
могла понять.
- Мне кажется, никакого, Флора, - начал Артур, но она тут же снова
перебила его.
- В самом деле, как странно, а я думала, впрочем у меня всегда так,
если уж заведется в голове какая-нибудь идея, никак не могу с ней
расстаться, увы ведь было время, милый Артур, то есть разумеется не милый и
не Артур, но вы меня понимаете, когда одна идея, одна лучезарная мечта сияла
на нашем ну как его горизонте и так далее, но набежали тучи и все было
кончено.
На лице у Артура так ясно было написано желание заговорить о чем-то
другом, что даже Флора, наконец, заметила это и, прервав свои излияния,
нежно осведомилась, в чем дело.
- Флора, мне бы очень хотелось поговорить с одной особой, которая
сейчас находится в вашем доме - по всей вероятности у мистера Кэсби. Эта
особа, поддавшись дурному влиянию, убежала из семьи моих друзей, а сейчас я
видел, как она вошла сюда.
- У папаши бывает столько людей и притом самых странных, - сказала
Флора, поднимаясь, - что ни для кого другого я бы туда не пошла, но для вас
Артур я готова спуститься даже на дно морское, а не то что в столовую и
мигом обернусь если вы не возражаете присмотреть тут пока за тетушкой
мистера Ф.
И, послав Кленнэму на прощанье еще один нежный взгляд, Флора упорхнула,
оставив его во власти самых мрачных предчувствий по поводу возложенной на
него жуткой миссии.
Первым зловещим признаком надвигающейся беды явилось громкое и
продолжительное фырканье, возвестившее о том, что тетушка мистера Ф.
покончила со вторым гренком. Убийственный смысл этого сигнала был настолько
ясен, что Кленнэм и не пытался обманывать себя относительно грозившей ему
участи, и только жалобно смотрел на достойнейшую, но склонную к
предубеждениям даму в надежде обезоружить ее полным смирением.
- Что глаза вытаращил? - прикрикнула на него тетушка мистера Ф.,
содрогнувшись от ненависти. - На, бери!
Это приказание относилось к протянутой ему корке от гренка. Кленнэм
принял дар с признательностью и держал его в руке в некотором
замешательстве, уменьшению которого отнюдь не способствовал тот факт, что
тетушка мистера Ф. вдруг завопила истошным голосом: "А, барин не желает! У
барина слишком нежный желудок!" - и, встав с кресла, принялась трясти своим
почтенным кулаком перед самым его носом. Не подоспей Флора вовремя, чтобы
вывести его из затруднительного положения, кто знает, чем все это могло
кончиться. Но Флора, нимало не удивясь и не смутившись, выразила свое
восхищение по поводу того, что милая старушка "так оживлена сегодня", и
водворила ее обратно в кресло.
- У барина слишком нежный желудок, - объявила представительница
семейства Финчинг, усевшись. - Дай ему мякины.
- Что вы, тетушка! Едва ли это ему придется по вкусу, - возразила
Флора.
- А я тебе говорю, дай ему мякины, - повторила тетушка мистера Ф.,
из-за юбки Флоры бросая на своего недруга свирепые взгляды. - Самое
подходящее кушанье для нежного желудка. Скорми ему целое ведро. Пусть ест
мякину, нелегкая его возьми!
Флора позвала Кленнэма за собой, якобы для того, чтобы угостить его
означенным деликатесом; но тетушка мистера Ф. не угомонилась и с неистовой
злобой продолжала твердить, что он "барин", и настаивать на лошадиной диете,
которую она столь решительно ему предписала.
- Ужасно неудобная лестница, Артур, - шепнула Флора. - вас не затруднит
обнять меня за талию под пелеринкой, чтобы поддерживать на поворотах?
Чувствуя, как нелепо должно выглядеть шествие в такой позе, Кленнэм,
однако же, исполнил все, что от него требовалось, и опустил свою прелестную
ношу только у дверей столовой; впрочем, и тут ему не очень легко было от нее
освободиться, так как она все льнула к его плечу, повторяя шепотом:
- Артур только ради всего святого ни слова папаше!
Войдя вдвоем в комнату, они застали Патриарха в полном одиночестве. Он
сидел у камина, поставив ноги в мягких туфлях на решетку, и вертел большие
пальцы один вокруг другого, словно и не прерывал никогда этого занятия. Из
рамки на стене глядел десятилетний Патриарх, с которым нынешний мог
поспорить безмятежностью облика. И здесь и там выпуклый лоб, и здесь и там
невинный взгляд, и здесь и там полное отсутствие мысли на лице.
- Мистер Кленнэм, я рад вас видеть. Надеюсь, вы в добром здравии, сэр,
надеюсь, вы в добром здравии. Прошу садиться, прошу садиться.
- Признаться, сэр, - сказал Кленнэм, сев в кресло и с явным
разочарованием оглядываясь по сторонам, - я полагал, что вы не один.
- В самом деле? - ласково откликнулся Патриарх. -В самом деле?
- Я ведь вам говорила, папаша, - воскликнула Флора.
- Ну как же! - отвечал Патриарх. - Да, да, конечно. Ну как же!
- Позвольте спросить вас, сэр, - с беспокойством сказал Кленнэм, - мисс
Уэйд уже ушла?
- Мисс...? Ах, вы ее называете Уэйд? - сказал мистер Кэсби. - Ну что ж,
почему бы и нет.
Артур встрепенулся.
- А вы как ее называете?
- Уэйд, - сказал мистер Кэсби. - Разумеется, Уэйд.
Поглядев с минуту на исполненный человеколюбия лик, на спускавшиеся до
плеч серебристые кудри (мистер Кэсби в это время продолжал вертеть большими
пальцами и кротко улыбаться огню, как бы говоря: "Обожги меня, чтобы я мог
простить тебе это"), Артур начал было снова:
- Виноват, мистер Кэсби...
- Нисколько, нисколько, - сказал Патриарх. - Нисколько.
- ...но мисс Уэйд, я знаю, приходила не одна - с ней была молодая
девушка, выросшая в доме моих друзей, на которую она оказывает не совсем
благотворное влияние, и я очень желал бы передать этой девушке, что она
по-прежнему вправе рассчитывать на доброту и покровительство тех, кого она
покинула.
- Понятно, понятно, - отозвался Патриарх.
- Так не будете ли вы столь любезны сообщить мне адрес мисс Уэйд.
- Ай, ай, ай! - сказал Патриарх. - Какая незадача! Что бы вам
обратиться ко мне, когда они еще были здесь! Я заметил эту молодую девушку,
мистер Кленнэм. Красивая девушка, мистер Кленнэм, румянец во всю щеку, а
волосы черные и глаза тоже черные. Если не ошибаюсь, если не ошибаюсь.
Кленнэм подтвердил все приметы и снова сказал, еще более убедительно:
- Будьте столь любезны сообщить мне адрес.
- Ай, ай, ай! - воскликнул Патриарх с сердечным сожалением в голосе. -
Тц, тц, тц! Вот досада, вот досада! Адреса у меня нет, сэр. Мисс Уэйд почти
не живет в Англии, мистер Кленнэм. Уже несколько лет она все больше
путешествует за границей, причем должен вам сказать, мистер Кленнэм (хоть и
нехорошо судить ближних, тем более даму), нрав у нее весьма непостоянный и
прихотливый. Может статься, я теперь ее не увижу очень долго, очень долго.
Может, даже и никогда больше не увижу. Вот досада, вот досада!
Кленнэму было уже ясно, что с таким же успехом он мог бы добиваться
помощи от портрета; тем не менее он сказал:
- Мистер Кэсби, в интересах друзей, о которых я упоминал, мне бы очень
хотелось получить от вас сведения о мисс Уэйд - с обязательством сохранить
тайну в той мере, в какой вы это найдете необходимым. Я встречал эту даму за
границей, встречал и здесь, но о ней ничего не знаю. Можете вы сообщить мне
какие-нибудь сведения?
- Никаких, - отвечал Патриарх, покачивая своей большой головой с видом
беспредельного благорасположения. - Решительно никаких. Ай, ай, ай! Какая, в
самом деле, жалость, что она так скоро ушла, а вы замешкались! В качестве
делового посредника, делового посредника, я иногда выплачивал ей по
доверенности некоторые суммы; но какая вам польза, сэр, знать это?
- Правда, решительно никакой, - сказал Кленнэм.
- Правда, - подхватил Патриарх, сияя обращенной к огню благостной
улыбкой, - решительно никакой, сэр. Весьма мудрый ответ, мистер Кленнэм.
Решительно никакой, сэр.
Глядя, как он вертит своими пухлыми пальцами, Кленнэм вдруг представил
себе, что вот так же будет он вертеть и дальнейшим разговором, не давая ему
сдвинуться с места, ничего не прибавляя к тому, что уже сказано; и,
представив себе это, он окончательно убедился в бесполезности своих усилий.
Времени обдумать все это у него было более чем достаточно, ибо мистер Кэсби
привык полагаться на свой выпуклый лоб и седые кудри и знал, что не в речах
его сила. А потому он тихонечко вертел себе да вертел пальцами и старался,
чтобы благость струилась из каждой шишки его отполированного черепа.
Насладившись этим зрелищем, Артур встал, чтобы откланяться, но тут из
внутреннего дока, где буксир Панкс стоял на якоре между своими очередными
рейсами, послышался шум, возвещавший о приближении этого славного суденышка.
Артур заметил, что начался шум очень издалека, как будто мистер Панкс хотел
предупредить, на случай если это кого-нибудь беспокоило, что находится на
таком расстоянии, откуда разговор в столовой не слышен.
Мистер Панкс поздоровался с Кленнэмом и подал своему хозяину какие-то
бумаги для подписи. Здороваясь, он только почесал указательным пальцем левую
бровь и один раз фыркнул, но Кленнэм, который уже научился понимать его,
сразу заключил, что мистер Панкс скоро заканчивает свои дела и желал бы
сказать ему два слова с глазу на глаз. Поэтому, распростившись с мистером
Кэсби и с Флорой (что было значительно труднее), он вышел из дома и стал
прохаживаться неподалеку в ожидании мистера Панкса.
Ждать пришлось недолго. Когда мистер Панкс, еще раз пожав ему руку,
снова выразительно фыркнул и снял шляпу, чтобы запустить пятерню в волосы,
Артур усмотрел в этом приглашение говорить с ним как с человеком вполне
осведомленным обо всем. Поэтому он спросил без всяких предисловий:
- Они в самом деле ушли, Панкс?
- Да, - сказал Панкс. - Они в самом деле ушли.
- А он знает, где найти эту даму?
- Не уверен. Но думаю, что знает.
А мистер Панкс не знает? Нет, мистер Панкс не знает. А вообще мистеру
Панксу что-нибудь известно о ней?
- Смею сказать, - отвечал этот достойный человек, - мне о ней известно
не меньше, чем ей самой о себе известно. Она чья-то дочь- чья-нибудь -
ничья. Приведите ее туда, где собралось человек десять, по возрасту
годящихся ей в родители, и она не сможет поручиться, что ее родителей нет
среди них. Любой дом в Лондоне, мимо которого она проходит, может оказаться
домом, где живут ее отец и мать, любое кладбище - местом, где находятся их
могилы; в любую минуту она может столкнуться с ними на улице, может случайно
познакомиться с ними и не узнать этого. Она не знает, кто ее родители. Она
не знает, есть ли у нее родные. И никогда не знала. И никогда не будет
знать.
- А вы не думаете, что мистер Кэсби мог бы ее навести на след?
- Вполне возможно, - сказал Панкс. - Но утверждать не берусь. Много лет
тому назад ему была передана некоторая сумма денег (насколько мне известно,
не слишком значительная) с тем, чтобы он частями выдавал их мисс Уэйд по ее
требованию. Из гордости она иногда годами не спрашивает никаких денег, но
иногда нужда заставляет ее. Жизнь у нее - не жизнь, а мученье. Мир не
видывал другой такой злобной, страстной, отчаянной и мстительной женщины.
Сегодня она приходила за деньгами. Сказала, что они ей срочно необходимы.
- Кажется, я случайно знаю, зачем, - задумчиво проговорил Артур, -
верней сказать, знаю, в чей карман они попадут.
- Вот как! - отозвался Панкс. - Ну, если это сделка, так мой совет
другой стороне точно соблюдать все условия. Хоть мисс Уэйд женщина, и притом
молодая и красивая, а я бы не доверился ей, будь я перед ней чем-нибудь
виноват, - нет, нет, даже за вдвое большее состояние, чем у моего хозяина,
не стал бы так рисковать! Разве только, - присовокупил Панкс в качестве
оговорки, - был бы неизлечимо болен и пожелал ускорить свой конец.
Артур, торопливо перебрав в памяти собственные наблюдения, нашел, что
они в большой мере соответствуют тому, что говорил Панкс.
- Меня вот что удивляет, - продолжал Панкс. - Как это, зная, что мой
хозяин - единственный, кому известна ее тайна, она ни разу не попыталась
расправиться с ним. Между нами говоря, если уж на то пошло, я бы сам порой
не прочь это сделать.
Артур вздрогнул.
- Господь с вами, Панкс, что вы говорите!
- Поймите меня правильно, - возразил Панкс, приставив к его рукаву пять
растопыренных пальцев с обглоданными черными ногтями. - Я не хочу сказать,
что перережу ему глотку. Но клянусь всем святым, если он доведет меня до
крайности, я его остригу.
Произнеся эту страшную угрозу, представившую его в совершенно новом
свете, мистер Панкс несколько раз многозначительно фыркнул и удалился на
всех парах.



ГЛАВА X - Сны миссис Флинтвинч еще усложняются

Долгие часы ожиданий в темноватых приемных Министерства Волокиты среди
других злостных преступников, приговоренных к тому же виду пытки, позволили
Артуру Кленнэму за три или четыре дня исчерпать всю пищу для размышлений,
которую ему дала последняя встреча с мисс Уэйд и Тэттикорэм. Сколько он ни
думал, он так и не придумал ничего нового и в конце концов выбросил этот
предмет из головы.
За все это время он ни разу не был в Сити. Но вот подошел тот день
недели, когда он обыкновенно исполнял сыновний долг, и в девятом часу
вечера, покинув свою квартиру и своего компаньона, он медленным шагом
направился к дому, в мрачных стенах которого протекало его безрадостное
детство.
Дом этот всегда был для него олицетворением всего злого, загадочного и
унылого; и ему даже чудилось, будто на всю округу ложится от него зловещая
тень. Каждая улица, по которой он проходил в этот мглистый вечер, казалось,
скрывала в темноте какие-то гнетущие тайны. Тайны счетов и документов,
запертых в несгораемых шкафах опустевших купеческих контор; тайны банковских
подвалов и кладовых с железными дверьми, ключи от которых хранятся в
немногих надежных карманах и немногих надежных сердцах; тайны всех тех, кто
приводит в движение эти гигантские жернова (а есть среди них, наверно, и
поры, и подделыватели подписей, и мошенники, которые могут быть изобличены в
любой день), - нетрудно было вообразить, будто все это висит в воздухе и
мешает дышать. Чем ближе к дому, тем тень была гуще, и он стал думать о
тайнах уединенных склепов, о людях, которые всю жизнь копили и прятали добро
в кованых сундуках, а теперь сами лежат упрятанные в сундук, хотя и не
перестали вредить другим; и о тайнах реки думал он, что мутным потоком
стремится меж двух сумрачных нагромождений тайн, на много миль протянувшихся
каменными дебрями, тесня вольный воздух и вольные просторы, где птицы ширяют
крыльями на ветру.
У самого дома тень сгустилась еще больше, и перед ним выплыла комната
отца, печальная комната, где словно витал его призрак с мольбой в угасающем
взгляде, каким он был, когда сын в одиночестве сидел у его смертного одра.
Тайна была в спертом воздухе этой комнаты. Тайна была во всех мрачных,
пыльных, затянутых паутиной углах старого дома. И хозяйка этого дома,
женщина с непроницаемыми чертами, с неукротимой волей, охраняла свои тайны н
тайны его отца, готовясь встретить лицом к лицу великую заключительную тайну
всякой жизни.
Он только что свернул в узкую, круто спускавшуюся улочку, на которую
выходил двор или палисадник, разбитый перед домом, как вдруг сзади
послышались быстрые шаги, и кто-то с разгона толкнул его к стене. Занятый
своими мыслями, он растерялся от неожиданности и опомнился только тогда,
когда незнакомец, развязно воскликнув: "Пардон! Не по моей вине!", уже
прошел мимо.
И тут, окончательно придя в себя, он увидал, что впереди шагает тот
самый человек, о котором он так много думал последние дни, Это не было
случайное сходство, усиленное навязчивым воспоминанием. Это, несомненно, был
он - тот, кого он встретил на Стрэнде в обществе Тэттикорэм, чей разговор с
мисс Уэйд отчасти донесся до его ушей.
Улица шла под уклон, резко изгибаясь, а незнакомец (он был, казалось,
не то чтобы пьян, но немного навеселе) шагал так быстро, что через