эта танцовщица ворвалась в ее жизнь и закружила ее в таком танце, от
которого бы немножко порастряслось ее беломраморное нахальство! Совсем
немножко, милая Эми, самую малость.
Но, поймав взгляд сестры, серьезный и молящий, она отпустила ее руки и
ладонью закрыла ей рот.
- Не пытайся спорить со мной, дитя, - сказала она, перестав смеяться, -
это все равно ни к чему не поведет. В таких делах я смыслю побольше твоего.
Пока я еще никакого решения не приняла, но могу принять и такое. Ну, а
теперь, когда мы хорошо и спокойно обо всем поговорили, пора спать. Доброй
ночи, моя миленькая, маленькая мышка!
И Фанни снялась с якоря, должно быть рассудив, что с нее довольно уж
советов - на сегодня во всяком случае.
После этого вечера отношения между сестрой и ее верным поклонником
приобрели для Эми новый интерес, и она с тревогой и вниманием
присматривалась ко всему, что происходило между ними. Бывали дни, когда
Фанни, видимо, становилось невмоготу от скудоумия мистера Спарклера; она
всячески шпыняла его, и казалось, готова была прогнать навсегда. В другие
дни она относилась к нему более благосклонно, даже словно бы забавлялась им,
находя утешение в чувстве собственного превосходства. Не будь мистер
Спарклер самым преданным и безропотным вздыхателем на свете, ему бы
следовало бежать без оглядки с арены пыток и позаботиться о том, чтобы между
ним и его очаровательницей легло расстояние не короче, чем от Рима до
Лондона. Но он так же мало зависел от собственной воли, как лодка, которую
ведет паровой буксир, и покорно влекся за своею владычицей в штиль и в
непогоду.
Миссис Мердл в эту пору редко беседовала с Фанни, но значительно чаще
беседовала о ней. Словно бы помимо своего желания она то и дело наводила
лорнет на старшую мисс Доррит, и с уст ее срывались невольные похвалы
красоте последней. Выражение вызова, неизменно появлявшееся на лице Фанни,
когда эти похвалы достигали ее ушей (а каким-то образом они всегда их
достигали), не обещало беспристрастному Бюсту никаких уступок с ее стороны;
но все, что Бюст разрешал себе в отместку, это заметить вслух: "Красавица
избалована - впрочем, при такой наружности это в порядке вещей".
Прошел месяц или два после описанной выше беседы между сестрами, и
Крошка Доррит стала замечать, что у Фанни с мистером Спарклером словно бы
завелся какой-то тайный уговор. Прежде чем раскрыть рот в обществе, мистер
Спарклер теперь всякий раз оглядывался на Фанни, как бы спрашивая
разрешения. Упомянутая девица была чересчур осторожна, чтобы ответить
взглядом же; но если она желала дать разрешение, то молчала, если нет,
затевала разговор сама. Однако это еще не все: когда мистер Генри Гоуэн,
исполненный дружеской заботы, искал случая привлечь к мистеру Спарклеру
внимание общества, случая не находилось. Более того: Фанни тотчас же
(разумеется, никого не желая задеть) роняла какое-нибудь замечание,
снабженное таким острым жалом, что мистер Гоуэн отскакивал, точно угодив
рукой в осиное гнездо.
Было и еще одно обстоятельство, незначительное само по себе, однако в
большой мере подкреплявшее тревожные догадки Крошки Доррит. Появилось нечто
новое в отношении мистера Спарклера к ней самой. Какая-то родственная
фамильярность. Порой, затерявшись в толпе гостей - дома, у миссис Мердл или
еще где-нибудь, - она чувствовала, как рука мистера Спарклера украдкой
поддерживает ее за талию. Мистер Спарклер ни разу не пробовал объяснить, чем
вызвано подобное внимание; но улыбался с дурацким, хоть и добродушным
самодовольством собственника, и для всякого, кто знал неповоротливость его
ума, эта улыбка была зловеще красноречивой.
Как-то раз Крошка Доррит сидела одна, погруженная в невеселое раздумье
о Фанни и ее судьбе. Парадные апартаменты их дома заканчивались небольшой
гостиной, которая представляла собой нависший над улицей фонарь прихотливой
формы, откуда открывался живописный вид на Корсо в обе стороны. Часа в
три-четыре пополудни (по английскому времени) картина уличной жизни, которую
можно было наблюдать отсюда, становилась особенно пестрой и оживленной; и
Крошка Доррит любила сидеть здесь наедине со своими думами, так же, как
бывало на балконе их венецианского дворца. Однако на этот раз уединение ее
было вскоре нарушено; чья-то рука мягко легла на ее плечо, и Фанни, со
словами; "Эми, душенька моя", уселась рядом. Диванчик, на котором они
сидели, составлял часть подоконника; в праздничные дни из этого окна
вывешивали полосы цветной материи, и сестры, облокотясь на яркую ткань,
смотрели на уличные процессии и другие зрелища. Но сегодня никаких процессий
не предполагалось, и Крошку Доррит удивило появление Фанни, тем более что в
этот час она обычно ездила кататься верхом.
- Эми, душенька моя, - сказала Фанни, - о чем это ты так глубоко
задумалась?
- Я думала о тебе, Фанни.
- В самом деле? Какое совпадение! А кстати, со мной тут еще кто-то. Уж
не думала ли ты и о нем тоже, Эми?
Эми и в самом деле думала о нем тоже, ибо то был не кто иной, как
мистер Спарклер. Но она умолчала об этом, подавая ему руку. Мистер Спарклер
уселся рядом с другой стороны, и она тотчас же ощутила за спиной родственную
подпорку, тянувшуюся к Фанни, чтобы заодно подпереть и ее.
- Ну, сестренка, - со вздохом сказала Фанни, - я думаю, ты понимаешь,
что все это значит.
- Такая красавица, и без всяких там фиглей-миглей, - забормотал мистер
Спарклер, - как тут не потерять голову - в общем дело слажено...
- Объяснять не нужно, Эдмунд, - сказала Фанни.
- Не буду, любовь моя, - согласился мистер Спарклер.
- Одним словом, милочка, мы помолвлены, - продолжала Фанни. - Остается
сказать об этом папе - сегодня или завтра, когда будет удобно. А тогда можно
считать вопрос решенным и толковать больше не о чем.
- Дорогая Фанни, - почтительно сказал мистер Спарклер, - я хотел бы
сказать два слова Эми.
- Ну, говорите, говорите, - был нетерпеливый ответ.
- Я глубоко убежден, милая Эми, - начал мистер Спарклер, - что после
вашей очаровательной и несравненной сестры, вы самая славная девушка на
свете, и без всяких там...
- Это мы уже знаем, Эдмунд, - перебила мисс Фанни. - Скажите что-нибудь
другое - если можете.
- Хорошо, любовь моя, - отвечал мистер Спарклер. - И я вас уверяю, Эми,
что не мыслю для себя лично большего счастья - если не считать того счастья,
которое мне доставила своим выбором такая прелестная девушка, и совершенно
без...
- Эдмунд, опять! - воскликнула Фанни, слегка притопнув своей
хорошенькой ножкой.
- Совершенно справедливо, любовь моя, - сказал мистер Спарклер. - Никак
не избавлюсь от этой привычки. Так вот я хотел заметить, что не мыслю для
себя лично большего счастья - если не считать счастья быть связанным вечными
узами с прелестнейшей из прелестных, - чем счастье пользоваться дружеским
расположением Эми. Я, может быть, и не во всем достаточно тонко разбираюсь,
- мужественно признал мистер Спарклер, - и если вы пожелаете узнать мнение
общества на этот счет, так, пожалуй, большинство выскажется именно в этом
смысле; но что касается Эми, тут уж я разобрался!
И мистер Спарклер подкрепил свои слова братским поцелуем.
- Прибор за нашим столом и комната в нашем доме, - продолжал мистер
Спарклер, блистая совершенно непривычным для него красноречием, - будут
ожидать Эми в любое время. Мой старик безусловно рад будет оказать
гостеприимство особе, к которой я отношусь с таким уважением. Что до моей
родительницы, так она замечательная женщина, и без...
- Эдмунд, Эдмунд! - прикрикнула мисс Фанни.
- Виноват, мой ангел, - сокрушенно отозвался мистер Спарклер. - Никак
не избавлюсь от привычки. Очень вам признателен, моя прелесть, что вы даете
себе труд отучать меня; но мою родительницу все считают замечательной
женщиной, и, честное слово, в ней совершенно нет этого самого.
- Есть ли, нет ли, - возразила Фанни, - я решительно прошу вас больше
не упоминать об этом.
- Обещаю, любовь моя, - отвечал мистер Спарклер.
- Вы уже все сказали, Эдмунд, не правда ли? - спросила Фанни.
- Все, моя прелесть, - подтвердил мистер Спарклер. - Я сказал даже
больше, чем хотел, за что прошу прощенья.
Тут мистера Эдмунда осенила догадка, что в словах Фанни заключался
намек на то, что ему пора уходить. Поэтому он убрал подпорку и весьма
недвусмысленно выразил свое намерение откланяться. Эми на прощанье
поздравила его, с трудом преодолевая душившее ее волнение.
Как только дверь за ним затворилась, она бросилась сестре на грудь и с
возгласом "О Фанни, Фанни!" дала волю слезам. Фанни сперва только смеялась в
ответ; но потом прижалась щекой к щеке сестры и тоже поплакала - немножко.
Если и жило в ней тайное сожаление или раскаяние в сделанном, то это в
последний раз она дала ему вырваться наружу. Решение было принято, и с этой
минуты она твердой, уверенной поступью шла по избранному пути.



ГЛАВА XV - К браку упомянутых особ никаких законных помех и препятствий не имеется

Сообщение своей старшей дочери о том, что мистер Спарклер предложил ей
руку и сердце и что она ответила согласием, мистер Доррит принял с большим
достоинством и с родительской гордостью, которую он не пытался скрыть;
первое расцветало в предвидении обширного круга знакомств, сулимых подобным
союзом, для второй же отрадно было внимание мисс Фанни к тому, что
составляло главный смысл его жизни. Он дал ей понять, что ее благородное
честолюбие встречает созвучный отклик в его душе, и благословил ее, как дочь
добронравную и послушную долгу, самоотверженно пекущуюся о славе семьи.
Мистеру Спарклеру, когда тот получил от своей нареченной позволение
явиться в дом, мистер Доррит сказал, что весьма польщен его предложением, к
которому относится как нельзя более сочувственно, ибо оно, во-первых,
отвечает сердечной склонности его дочери Фанни, а во-вторых, представляет
ему счастливую возможность породниться с мистером Мердлом, самой выдающейся
личностью нашего времени. Он также в изысканнейших выражениях упомянул о
миссис Мердл, назвав ее истинным образцом красоты, грации и светских
совершенств. Однако он счел своей обязанностью заметить (в надежде, что
джентльмен столь тонкого ума, как мистер Спарклер, поймет его надлежащим
образом), что не может считать этот вопрос решенным до того, как будет иметь
удовольствие войти в письменное сношение с мистером Мердлом и убедиться в
том, что предполагаемый союз пользуется одобрением этого высокоуважаемого
джентльмена, и что его (мистера Доррита) дочь будет принята соответственно
своему положению, размерам приданого, а также видам на будущее, и займет в
Высшем Свете такое место, какого он, отец, вправе желать для нее без риска
прослыть меркантильным но, сделав эту оговорку, которой требует его
родительский долг, а также некоторое, хоть и скромное положение, занимаемое
им в обществе, он без всякой дипломатии хочет сказать, что впредь до
окончательного и, как он надеется, благоприятного исхода дела, считает
предложение мистера Спарклера условно принятым и благодарит за честь,
оказанную ему и его семейству. К этому он добавил еще несколько общих
замечаний относительно своего положения - кха - независимого джентльмена и -
кхм - быть может, несколько ослепленного любовью отца. Короче говоря, он
принял предложение мистера Спарклера почти совершенно так, как в давно
минувшие времена принял бы от него две или три полукроны.
Мистер Спарклер, слегка обалдев от этого словоизвержения, обрушившегося
на его беззащитную голову, отвечал кратко, но выразительно: он, мол, давно
уже разглядел, что мисс Фанни - девица без всяких там фиглей-миглей, а что
касается старика, так тот наверняка даст согласие. Тут, однако, владычица
его дум захлопнула его, как табакерку с крышкой на пружине, и выпроводила
вон.
Когда мистер Доррит вскоре после этого отправился засвидетельствовать
свое почтение Бюсту, ему был оказан самый почетный прием. Миссис Мердл уже
знала обо всем от Эдмунда. Поначалу новость несколько удивила ее, так как
она считала Эдмунда убежденным холостяком. Общество всегда считало Эдмунда
убежденным холостяком. Вместе с тем от нее, разумеется, не укрылось (у нас,
у женщин, чутье на такие вещи, мистер Доррит!) то глубокое впечатление,
которое произвела на Эдмунда мисс Доррит; положительно следует от имени
Общества предъявить мистеру Дорриту претензию: зачем он привез сюда столь
обворожительную девушку, которая сводит с ума всех своих соотечественников в
Риме!
- Смею ли я заключить, сударыня, - сказал мистер Доррит, - что выбор,
сделанный мистером Спарклером - кха - заслужил ваше одобрение?
- Поверьте, мистер Доррит, - отвечала его собеседница, - лично я просто
в восторге.
Мистер Доррит был счастлив это слышать.
- Лично я, - повторила миссис Мердл, - в восторге.
Это "лично я", невзначай повторенное дважды, побудило мистера Доррита
высказать надежду, что мистер Мердл также отнесется к делу благосклонно.
- Я не решилась бы, - возразила миссис Мердл, - давать положительный
ответ за мистера Мердла; мужчины, в особенности те, кого в Обществе принято
называть капиталистами, смотрят на такие вещи по-своему. Но я склонна
предполагать - разумеется, это всего лишь мое предположение, мистер Доррит!
- что и мистер Мердл также... - сделав паузу, она окинула взглядом
собственную особу, после чего договорила: - будет в восторге.
При словах, "те, кого в обществе принято называть капиталистами",
мистер Доррит кашлянул, словно бы ощутив какое-то неудобство внутри. Миссис
Мердл заметила это и тотчас же спохватилась.
- Собственно говоря, об этом можно было бы и не упоминать, мистер
Доррит; я просто высказала вслух свою мысль, что вполне естественно в
разговоре с человеком, которого я так высоко ценю и с которым льщу себя
надеждой оказаться в родственных отношениях. Надо полагать, ваши взгляды
совпадают со взглядами мистера Мердла - хотя, правда, коммерческая
деятельность, которой, к счастью или к несчастью, пришлось посвятить себя
мистеру Мердлу, при всем ее размахе, пожалуй, несколько ограничивает его
кругозор. Я настоящий младенец во всем, что касается коммерческой
деятельности, - прибавила миссис Мердл, - но мне кажется, мистер Доррит, что
таково ее неизбежное следствие.
Эта словесная игра, напоминавшая качанье на доске, концы которой
попеременно взлетают вверх, уравновешивая друг друга, оказалась для мистера
Доррита отличным средством против кашля. С отменной учтивостью он заметил,
что не может согласиться с высказанным мнением, - хоть оно и исходит из уст
миссис Мердл, совершенства ума и красоты (за комплимент он был вознагражден
грациозным поклоном), - ибо глубоко убежден, что предприятия мистера Мердла,
перед которыми дела других людей кажутся мышиной возней, могут лишь
способствовать свободному полету породившего их гения.
- Вы - воплощенное великодушие, - сказала в ответ миссис Мердл, с одной
из самых своих подкупающих улыбок, - будем надеяться, что вы правы. Но не
скрою от вас, все, что относится к делам, внушает мне почти суеверный страх.
Мистер Доррит не преминул ввернуть еще один комплимент: дела, сказал
он, как и время (которым так дорожат деловые люди), созданы для рабов, а
миссис Мердл привыкла повелевать - зачем же ей о них думать? Миссис Мердл
рассмеялась и сделала вид, будто Бюст залился краской смущения - один из ее
коронных номеров.
- Я только потому заговорила об этом, - пояснила она, - что мистер
Мердл всегда горячо интересовался судьбой Эдмунда и непременно желал
обеспечить его будущее. Общественное положение Эдмунда вам известно. Что
касается средств, то тут он во всем связан с мистером Мердлом. Будучи полной
тупицей в деловых вопросах, я не могу вам сказать ничего больше.
Мистер Доррит снова поспешил выразиться в том смысле, что царицы и
волшебницы не созданы для дел. Затем он упомянул о своем намерении, в
качестве джентльмена и отца, обратиться к мистеру Мердлу с письмом. Миссис
Мердл с большим чувством - или с большим искусством, что в данном случае
было одно и то же, - приветствовала это намерение - и позаботилась сама со
следующей же почтой отправить письмецо Восьмому чуду света.
В послании к мистеру Мердлу, как и но всех речах и беседах мистера
Доррита, касавшихся великого вопроса, суть дела была окружена множеством
словесных выкрутасов, подобных тем росчеркам и завитушкам, которыми учителя
каллиграфии украшают свои тетрадки с прописями, где четыре действия
арифметики изображены с помощью орлов, лебедей, грифонов и других порождений
каллиграфической фантазии, а заглавные буквы теряют свой смысл и облик в
разгуле чернильной оргии. Но за всем тем содержание письма было достаточно
ясным, чтобы мистер Мердл мог притвориться, будто только из него узнал
великую новость, и ответить мистеру Дорриту в сообразном духе. Мистер Доррит
ответил мистеру Мердлу; мистер Мердл ответил мистеру Дорриту; и в конце
концов стало известно, что высокие договаривающиеся стороны пришли к
желанному соглашению.
Теперь и только теперь на сцене появилась Фанни во всеоружии средств,
соответствующих ее новой роли. Теперь и только теперь она засверкала столь
ослепительно, что бедный мистер Спарклер совсем потерялся в блеске ее лучей;
впрочем, это не имело значения, ибо она сверкала за двоих и даже за
десятерых. Исчезло тягостное чувство неопределенности и двусмысленности, и
стройный корабль на всех парусах понесся по намеченному курсу, плавно и
величаво бороздя морскую гладь.
- Поскольку все сомнения выяснены и разрешены, душа моя, - сказал
мистер Доррит, - пора, пожалуй - кха - довести до сведения миссис
Дженерал...
- Папа, - перебила Фанни, услышав это имя, - а при чем тут, собственно,
- миссис Дженерал?
- Душа моя, - сказал мистер Доррит, - я полагаю, что долг вежливости по
отношению к даме - кхм - столь тонкого воспитания и благородных чувств...
- Ах, папа, не хочу я больше слышать о тонком воспитании и благородных
чувствах миссис Дженерал, - возразила Фанни. - Мне надоела миссис Дженерал.
- Надоела! - повторил мистер Доррит с укором и недоумением. - Надоела -
кха - миссис Дженерал!
- Меня просто тошнит от нее, папа, - объявила Фанни. - И никакого ей
нет дела до моего замужества. Пусть думает о своих брачных планах, если они
у нее имеются.
- Фанни! - произнес мистер Доррит строго и внушительно, в противовес
легкому тону дочери. - Будь добра объяснить, что означают твои слова.
- Лишь только то, папа, - сказала Фанни, - что, если у миссис Дженерал
имеются собственные брачные планы, едва ли ей есть время думать еще и о
чужих. Если у нее таких планов нет, тем лучше; но так или иначе, я вовсе не
жажду доводить что-либо до ее сведения.
- А могу я спросить, почему?
- Потому что она и сама догадается, - отрезала Фанни. - Она достаточно
наблюдательна, как я не раз имела повод убедиться. Вот пусть и догадывается
сама. В крайнем случае узнает в день свадьбы. И надеюсь, папа, вы не
упрекнете меня в неуважении к вам, если я скажу, что ей совершенно незачем
знать раньше.
- Фанни, - возразил мистер Доррит, - меня крайне удивляет, крайне
возмущает эта - кха - беспричинная, вздорная враждебность по отношению к
миссис - кхм - миссис Дженерал.
- О враждебности тут не может быть и речи, папа, - отозвалась Фанни. -
Слишком много чести для миссис Дженерал.
Мистер Доррит встал с кресла и с достоинством выпрямился перед дочерью,
устремив на нее грозный и негодующий взгляд. Но дочь, играя своим браслетом
и то поднимая глаза на отца, то снова опуская их, заметила:
- Что ж, папа. Очень жаль, если вам это неприятно, но ничего не
поделаешь. Я не ребенок, и я не Эми, а потому говорю вслух то, что думаю.
- Фанни, - после величественной паузы проговорил с усилием мистер
Доррит. - Сейчас я приглашу сюда миссис Дженерал, чтобы довести до сведения
этой - кха - почтеннейшей дамы, которую я рассматриваю, как - кхм -
полноправного члена семьи, об ожидающемся событии. Прошу тебя остаться здесь
и присутствовать при этом разговоре; впрочем - кха - не только прошу, но и -
кхм - требую.
- Ах, папа, - воскликнула Фанни не без колкости, - если это так важно
для вас, я, право, не смею ослушаться. Но надеюсь, вы мне не запретите
остаться при своем мнении, тем более что обстоятельства еще подкрепляют его.
- И Фанни поджала губки со смирением, которое (поскольку крайности, как
известно, сходятся) весьма смахивало на дерзость; а мистер Доррит, то ли не
желая снизойти до ответа, то ли не зная, что отвечать, позвонил мистеру
Тинклеру, и последний не замедлил предстать перед господские очи.
- Миссис Дженерал!
Мистер Тинклер не привык к подобной краткости, когда дело касалось
прекрасной лакировщицы, и потому медлил. Мистер Доррит, усмотрев в этом
промедлении память о Маршалси и о знаках внимания, тотчас же набросился на
него.
- Что это значит, сэр? Как вы смеете!
- Прошу прощения, сэр, - пролепетал мистер Тинклер. - Я не совсем
понял...
- Вы отлично все поняли, сэр, - закричал мистер Доррит, багровея от
гнева. - Не притворяйтесь! Кха. Отлично все поняли. Вам угодно смеяться надо
мной, сэр.
- Уверяю вас, сэр. - начал было мистер Тинклер.
- Не смейте меня уверять! - оборвал его мистер Доррит, - Я не намерен
выслушивать уверения от лакея. Вы позволили себе смеяться надо мной. Я
рассчитаю вас - кхм - я всю прислугу рассчитаю! Ну, чего вы ждете?
- Приказаний, сэр.
- Вздор. Приказания были отданы. Кха-кхм. Кланяйтесь миссис Дженерал и
скажите, что я прошу ее на несколько минут пожаловать сюда, если это ей
удобно. Вот все приказания.
Быть может, исполняя эту миссию, мистер Тинклер намекнул, что мистер
Доррит находится в припадке крайнего раздражения. Так или иначе, очень скоро
шуршание юбок в коридоре возвестило о том, что миссис Дженерал спешит -
позволительно даже сказать, летит на зов. Впрочем, перед самой дверью юбки
успокоились и вплыли в комнату неторопливо и степенно, как всегда.
- Миссис Дженерал, - сказал мистер Доррит, - прошу садиться.
Миссис Дженерал поблагодарила грациозным изгибом стана и опустилась в
предложенное ей кресло.
- Сударыня, - продолжал мистер Доррит, - поскольку вы любезно взяли на
себя задачу быть - кхм - другом и наставницей моих дочерей и поскольку я
убежден, что все близко касающееся их для вас - кха - не безразлично...
- Без всякого сомнения, - ровным голосом отвечала миссис Дженерал.
- ...я хотел бы, сударыня, уведомить вас, что моя дочь, присутствующая
здесь...
Миссис Дженерал слегка наклонила голову в сторону Фанни. Последняя
ответила преувеличенно низким поклоном, и тотчас же снова надменно
выпрямилась.
- ...что моя дочь Фанни - кхм - сделалась невестой знакомого вам
мистера Спарклера. Таким образом, сударыня, ваши обременительные обязанности
- кха - обременительные обязанности, - повторил мистер Доррит, кинув на
Фанни сердитый взгляд, - сокращаются наполовину. Однако это, я полагаю, ни
прямо, ни косвенно не должно - кхм - изменить то положение, которое вы так
любезно соглашаетесь занимать в моем доме.
- Мистер Доррит, - возразила миссис Дженерал, взглянув на свои
перчатки, неподвижно покоившиеся одна на другой, - как всегда великодушен и
как всегда ценит мои дружеские услуги чересчур высоко.
(Мисс Фанни кашлянула, словно желая сказать: "Что верно, то верно".)
- Благоразумие, проявленное мисс Доррит в данных обстоятельствах,
достойно всяческих похвал, и я надеюсь, она мне позволит принести ей свои
искренние поздравления. Подобные события, если в них не замешано
безрассудство страсти, - миссис Дженерал закрыла глаза, словно иначе не
могла выговорить это слово, - если они согласуются с волей ближайших
родственников и могут служить опорой величественному зданию семейного
благополучия, по праву считаются событиями радостными. Надеюсь, мисс Доррит
позволит мне принести ей свои поздравления.
Тут миссис Дженерал остановилась и для приведения своих черт в желаемый
вид добавила про себя: "Папа, пчела, пломба, плющ и пудинг".
- Мистер Доррит, - снова начала она вслух, - как всегда, любезен сверх
всякой меры; и я считаю своим приятным долгом поблагодарить за то внимание,
или лучше сказать, за ту честь, которую он и мисс Доррит оказали мне,
заблаговременно сообщив о готовящемся событии. Моя благодарность, как и мои
поздравления, относятся в равной степени к мистеру Дорриту и к мисс Доррит.
- Я просто счастлива все это слышать, - сказала мисс Фанни. - Вы не
поверите, миссис Дженерал, какое облегчение я испытала, узнав, что вы не
возражаете против моего замужества. Не знаю даже, что бы я стала делать,
если бы у вас нашлись какие-нибудь возражения, миссис Дженерал.
Миссис Дженерал с плющ-пудинговой улыбкой переложила свои перчатки так,
что теперь правая оказалась поверх левой.
- Само собою разумеется, миссис Дженерал, - продолжала Фанни, тоже с
улыбкой, но без всяких следов плюща и пудинга, - главной заботой и целью
моей семейной жизни будет сохранить ваше одобрительное отношение; само собою
разумеется, утратить его было бы для меня величайшим несчастьем. Однако,
если позволите - в чем я не сомневаюсь, зная вашу доброту, - и если позволит
папа, мне хотелось бы исправить одну маленькую неточность, вкравшуюся в наш
разговор. Лучшим из людей свойственно ошибаться, и даже вы, миссис Дженерал,
не избегли некоторой ошибки. Вы так красиво, так проникновенно говорили об
оказанном вам внимании и даже чести, как вам угодно было выразиться; к
сожалению, я тут решительно ни при чем. Было бы неблаговидно с моей стороны
приписывать себе блестящую мысль обратиться к вам за советом, когда на самом
деле эта мысль принадлежала не мне. Папа один до этого додумался. Я вам
премного обязана за вашу снисходительность и одобрение, но о них беспокоился
папа, а не я. Как видите, миссис Дженерал, вам меня благодарить не за что;
напротив, я должна благодарить вас, так как, любезно согласившись на мой
брак, вы сняли большую тяжесть с моей души. Надеюсь и после замужества
поступать всегда так, чтобы вы мною были довольны, миссис Дженерал, а своей
сестре желаю как можно дольше наслаждаться вашими благодетельными заботами.
Окончив эту тираду, произнесенную медовым голосом, Фанни с
обворожительной улыбкой покинула комнату - и тотчас же вне себя от злости
бросилась наверх, ворвалась к сестре, обозвала ее сурком, хорошенько
встряхнула, чтобы разогнать ее сон, рассказала ей обо всем происшедшем и
выразила надежду, что теперь, наконец, она убедилась насчет папы.
С миссис Мердл Фанни себя держала весьма уверенно и независимо, но
открытых военных действий пока не начинала. Случались порой небольшие
столкновения: например, когда Фанни чудились покровительственные нотки в
голосе будущей свекрови или когда упомянутая дама особенно хорошо и молодо
выглядела; но миссис Мердл всегда быстро прекращала схватку, с томным
безразличием откинувшись на подушки и устремив свое внимание на другой
предмет. Общество (ибо и здесь, на Семи Холмах *, обитало это таинственное
создание) находило, что помолвка пошла мисс Доррит на пользу. Она стала
гораздо мягче в обращении с людьми, гораздо любезней и приветливей и гораздо
менее придирчивой; и ее всегда окружала толпа поклонников, к несказанной
ярости маменек с дочерьми на выданье, которые подняли знамя бунта против
Общества, обвиняя его в потворстве творящемуся безобразию. А мисс Доррит,
наслаждаясь вызванной ею смутой, не только сама парадировала по-прежнему в
светских гостиных, но еще и мистера Спарклера заставляла парадировать вместе
с собой, как бы говоря с подчеркнутым вызовом: "Если мне угодно влачить в
цепях за своей триумфальной колесницей столь жалкого раба, это мое дело. Так
я хочу, и этого довольно!" Что до мистера Спарклера, то он ни в какие
рассуждения не вдавался; шел, куда его вели, делал, что ему приказывали,
понимал, что успех его нареченной - самый легкий для него путь к успеху, и с
удовольствием купался в отраженных лучах.
Меж тем зима подходила к концу и приближалась весна, а с нею
необходимость для мистера Спарклера отбыть в Англию, дабы приступить к
исполнению возложенной на него обязанности направлять и укреплять дух нации,
ее науку, коммерцию, мысли и чувства. Страна Шекспира, Мильтона, Бэкона,
Ньютона и Уатта, родина многих великих людей прошлого и настоящего,
философов, естествоиспытателей, совершенствователей Природы и Искусства во
всем их многообразии форм, взывала к мистеру Спарклеру, моля не дать ей
погибнуть без его мудрого руководства. Мистер Спарклер не мог остаться
глухим к этому воплю потрясенного отечества, и объявил, что должен ехать.
Ввиду этого понадобилось незамедлительно решать, где, когда и как будет
освящен союз мистера Спарклера с бесподобнейшей девицей без всяких там
фиглей-миглей. После нескольких секретных и таинственных совещаний решение
было принято, и мисс Фанни сама сообщила его сестре.
- Ну, дитя мое, - сказала она, входя однажды в комнату Эми, -
приготовься услышать новость. Все только сейчас выяснилось, и я сразу
поспешила к тебе.
- О чем ты, Фанни? Неужели о твоей свадьбе?
- Бесценное мое дитятко, - сказала Фанни, - не забегай вперед. Дай мне
самой рассказать тебе все по порядку, торопыга ты этакая. А что касается
твоего вопроса, то если толковать его буквально, я должна ответить "нет".
Потому что речь идет не столько о моей свадьбе, сколько о свадьбе Эдмунда.
Кротка Доррит, судя по выражению ее лица, явно не улавливала этого
тонкого различия.
- Мне спешить ни к чему, - продолжала Фанни. - Мой голос и мое
присутствие нигде не требуется. Не мне, а Эдмунду нужно ехать в Англию. Но
Эдмунд чуть не плачет при мысли о том, что поедет один. Да я и сама,
признаться, не хотела бы отпускать его одного. Ведь где только можно сделать
глупость (а случаев к тому предостаточно), он ее непременно сделает.
Высказав это беспристрастное мнение о положительности своего супруга,
мисс Фанни с озабоченным видом сняла шляпку и принялась раскачивать ее на
весу, чуть не задевая за пол.
- Так что сама видишь, дело тут больше в Эдмунде, чем во мне. Впрочем,
это ясно само собой, и не стоит больше говорить об этом. Вот теперь и
рассуди, душенька Эми. Коль скоро встает вопрос, можно ему ехать одному или
нет, приходится решать и другой вопрос: обвенчаться ли нам немедля здесь, в
Риме, или отложить свадьбу на несколько месяцев, до возвращения в Англию.
- Я вижу одно, Фанни: скоро я тебя потеряю.
- Ну что ты все забегаешь вперед, беспокойное- ты существо! -
воскликнула Фанни полуласково, полусердито. - Прошу тебя, наберись терпения
и выслушай меня. Эта женщина (речь шла, разумеется, о миссис Мердл) не
собирается уезжать отсюда раньше пасхи; таким образом, если свадьба будет
здесь и потом мы с Эдмундом отправимся в Лондон, я попаду туда раньше ее.
Это дает мне преимущество, которым пренебрегать не следует. Теперь второе,
Эми - раз этой женщины там не будет, почему бы мне не согласиться на
предложение, сделанное мистером Мердлом папе, - чтобы мы с Эдмундом, покуда
для нас подыщут и отделают дом, поселились в его особняке на Харли-стрит -
помнишь, ты когда-то приходила туда в сопровождении одной танцовщицы. И,
наконец, третье, Эми. Папа имеет намерение съездить весной в Лондон - стало
быть, все складывается так: после свадьбы, которая состоится здесь, мы с
Эдмундом едем во Флоренцию, а спустя некоторое время к нам там
присоединяется папа, и мы все втроем возвращаемся в Англию. Мистер Мердл,
кстати, усиленно приглашал папу остановиться у него, и я думаю, он так и
сделает. Впрочем, папа - хозяин своим поступкам, и на этот счет у меня
никакой уверенности нет; но это в конце концов неважно.
Что в отличие от папы мистер Спарклер отнюдь не хозяин своим поступкам,
явствовало из речи Фанни с полной очевидностью. Но младшая сестра не
заметила этого; печаль по поводу предстоящей разлуки не оставляла ей места
для других дум, кроме разве затаенного сожаления, что ей самой не придется
принять участия в этом путешествии в Лондон.
- Стало быть, все так и решено, Фанни?
- Решено? - воскликнула Фанни. - Право же, милочка, с тобой нелегко
разговаривать. Ведь я намеренно остерегалась выражений, которые могли дать
повод к подобным выводам. Я только сказала, что встают некоторые вопросы, и
объяснила, какие именно.
Глубокие глаза Крошки Доррит глядели на нее сосредоточенно и нежно.
- Послушай, душенька, - сказала Фанни, все беспокойнее размахивая
шляпкой, - ну что ты на меня так уставилась? Уставилась и смотрит, точно
совенок. Я ведь от тебя совета жду. Что ты мне посоветуешь делать?
- Не кажется ли тебе, - начала Эми после некоторого колебания, - не
кажется ли тебе, Фанни, что, приняв во внимание все обстоятельства, было бы
разумнее подождать несколько месяцев?
- Нет, милейшая черепашка, - запальчиво отрезала мисс Фанни. - Вовсе
мне так не кажется.
Она отшвырнула шляпку на другой конец комнаты и с размаху